С нее довольно. Полученный прежде тяжелейший урок, боль потерь и разочарований при- учили ее к мысли, что Рождество — не ее праздник. И она была тысячу раз права.
И Кайл тоже был не для нее, как бы горячо Мэган того ни желала.
Этот человек ничего ей не обещал. Что с того, что вчера они провели необыкновенную ночь? У нее нет никакого права ожидать от него чего-либо еще.
Почему ей так больно?
Стук в дверь заставил ее вскочить и обернуться — удостовериться, что дверь заперта.
Не отвечая, Мэган подошла к двери, но ручку не повернула.
— Мэган?
Она отошла и снова приникла лбом к прохладе стекла, желая, чтоб Кайл убрался, но в глубине души надеясь, что он останется.
Сегодня рано утром она проснулась в смятении. Потихоньку выбралась из-под одеяла и, подбросив дров в камин, прокралась наверх, стараясь не разбудить своего гостя…
— Я знаю, что ты здесь. Нам надо поговорить, Мэган. Если хочешь, можно говорить и через дверь, но я бы предпочел, чтобы мывидели друг друга.
Вздохнув, Мэган уступила. Нет, она не способна противостоять этому человеку.
Открыв дверь, она попятилась назад и обняла себя руками. В этом жесте была бессознательная попытка защитить себя и свои чувства.
— Ты сбежала. Почему?
Чтобы спастись, мелькнуло у нее в голове. Мэган встретила его взгляд, и у нее пересохло во рту. Он еще не брился, и темная щетина оттеняла глаза, придан их синеве ослепительную глубину и яркость.
В два шага он приблизился к ней вплотную и привлек ее к себе, нежно обняв за плечи. Тщетно Мэган призывала на помощь разум, подчиняясь чувству, что было сильнее ее.
Откинув голову, она взглянула на своего любовника. В его глазах читалось недоумение.
— Мне надо было поработать, — сказала она, но тут же поняла, как фальшиво и неправдоподобно это звучит.
Кайл обвел взглядом комнату.
— Если бы ты работала, я бы увидел что-то на столе, — резонно заметил он. — И глаза у тебя не были бы мокрыми.
— Они не мокрые. — Голос ее надломился. Он коснулся пальцем ее ресниц и, сняв слезу, поднес к глазам.
— Нет, мокрые.
Как могла она открыть ему сокровенные мысли, признаться, что ее пугает опасность слишком привязаться к нему!
— Сегодня ночью мы с тобой были близки, как никогда, — проговорил Кайл, а его пальцы тем временем ласкали ее — пальцы мужчины, который знал, как заставить ее пульс учащенно биться.
— Да, — прошептала молодая женщина.
— А когда я проснулся, — мягко продолжал он, — тебя рядом не было. Я приготовил завтрак, сделал кое-какую работу во дворе, накормил твоих зверей…
Она улыбнулась — благодарно, пленительно.
— И все ждал.
Улыбка ее погасла.
— Сперва я решил, что ты переодеваешься или принимаешь душ. Затем подумал, может, ты работаешь. А потом услышал, как ты здесь ходишь. — Он смахнул с ее ресниц еще одну предательскую слезу. — Нетрудно было догадаться, что ты попросту сбежала. Еще проще было понять, что, вероятно, отчасти я тому причиной.
Его завораживающий взгляд никак не отпускал ее. Нет, этому мужчине она никогда и ни вчем не сможет отказать. Мало того — даже не захочет.
— Так как же, Мэган? Тебе не кажется, что после всего, что было между нами, я имею право на некоторую откровенность?
— Понимаешь, это невозможно, — призналась Мэган.
— Что невозможно?
— Из этого правда ничего не получится.
Получится, торжественно поклялся себе Кайл. Уж он об этом позаботится!
— Ты же разрешила мне попробовать, — вслух сказал он. — Ловлю тебя на слове. Только доверься мне.
Он увидел, как задрожала ее нижняя губа.
— Так ты сделаешь, как я прошу?
— Кайл…
— Ты же ничего не теряешь. Зато приобрести можешь все.
Он чувствовал, что идет вслепую по краю обрыва — пытается убедить женщину, которая вот-вот расплачется, а утешение плачущих женщин не входило в число его талантов. Уж если говорить начистоту, он вообще слабо разбирался в потребностях женской души. И до последнего времени даже не стремился их постигать.
Кайл не отрывал взгляда от хрупкой фигурки Мэган. Боже, как хотелось обнять ее, приласкать, утешить! Он и раньше не испытывал большого желания возвращаться домой, а уж теперь…
Он знал, что когда наконец заставит себя это сделать, покинет уютный фермерский дом, то увезет с собой целый набор картин — своего рода моментальных снимков, навсегда отпечатавшихся в мозгу. Лишь бы их хватило на то, чтобы не чувствовать себя так бесприютно посреди промозглой и одинокой чикагской зимы и проклятых тамошних холодных, одиноких ночей.
Он упрячет их подальше от чужих глаз и, когда придется совсем туго, будет извлекать на свет Божий и переживать заново.
— Не отказывай мне, Мэган. Одевайся! — скомандовал он. — Только теплее.
Она нахмурилась.
— Мы идем искать елку.
— Кайл, пойми… я вообще не праздную Рождество. — Глаза ее молили о понимании. Он же ясно понимал только одно: надо растормошить Мэган, изменить ее жизнь, чтобы у нее остались такие же яркие и сильные впечатления, такие же воспоминания о чуде, как у него.
— Раньше не праздновала. до вчерашнего дня! Одевайся! Или я вытащу тебя из дому в халате.
— Ты не посмеешь, — проговорила она.
— Давай проверим. — Он отпустил ее плечи и, взглянув на часы, скрестил на груди руки.
Ее голова слегка откинулась назад, в глазах вспыхнули и замерцали те самые золотые искры, которые он умел возбуждать в ней совсем иным способом.